Персональная выставка Александра Николаевича Волкова (Ташкент, Галерея Национального банка Узбекистана 15 декабря 2006 — 13 февраля 2007) Из воспоминаний об отце младшего сына художника, Александра Александровича Волкова после демонстрации документального фильма о А. Н. Волкове 16 декабря 2006 года:Фильм достаточно отражает жизнь и творчество Волкова всех периодов, и Тогда приходили люди, интеллигенция, определенный круг, которые смотрели работы отца, которые любили его творчество — и это было для него очень важно. Поэтому очень приятно, что эти два человека встретились на экране. Это то, что касается музыки. Я до этого видел вариант фильма на экране телевизора. И там было видно, где снято с живой картины, а где с репродукции. Трудно сейчас снять подлинник, потому что операторской группе сложно проникнуть в музеи. Но на большом экране, как ни странно, все это исчезает и такое ощущение, будто снята подлинная вещь . Это тоже очень хорошо. Вчера, на открытии выставки, много говорилось о творчестве отца. Поэтому, если есть А атмосфера
Вы знаете, для меня сегодня тоже случилось открытие. Когда показывают хронику 20–30 годов и мы видим: вот сидят люди в чайханах, разговаривают. Вы посмотрите, какие лица у этих людей, какой типаж. Сейчас не так много таких лиц встретишь, так же как и в России. Смотришь фотографии Эта изменчивость жизни очень важна. Если Отец в этом смысле был, конечно, другим человеком. Я помню, что он тоже боролся за то, чтобы получить звание, потому что другие в то время уже давно получили звания и заслуженного, и народного. А его, одного из старейших мастеров, все время обходили. Но тогда это было важно в том смысле, что получив звание заслуженного художника, он получал паёк. Паек, который мог прокормить его семью. Его не интересовало само звание, а возможность, чтобы семья не голодала. После 1946 года отец, буквально только получив звание народного художника, был вынужден покинуть художественное училище. Получил звание он, кстати, усилиями московских художников, которые были здесь в эвакуации и поддержали его — Фишер, Фаворский и прочие. Но тут же вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград». (К сожалению, сейчас многие молодые и не знают А в 1957 году, когда была его последняя выставка и мы пришли в музей, чтобы получить работы Александра Николаевича, нам сказали, что не могут их выдать, потому, что они свернуты на рулон. А рулоны не по художникам свернуты, а по размерам. Там было от 30 до 40 рулонов. И показали только одну работу «Музыканты с трубами», которая была И хотя это уже пройденный этап, но в нашей душе это сидит, — и трагические последние годы отца мы не можем вычеркнуть из своей жизни. Потому что он очень волновался перед смертью, что будет с его наследием. Он понимал, что мы, дети, конечно, будем его хранить, но он хотел, чтобы это видели люди. Тогда его поддерживали люди из консерватории (это факт, что его всегда поддерживали Мало того, был еще один факт. В 1942 году здесь был военный госпиталь. Там были бойцы, привезенные с фронта. И отец дал много работ, чтобы выставить в этом госпитале. А потом госпиталь был эвакуирован и когда мой старший брат пришел забирать эти работы, выяснилось, что они исчезли, их Мне бы хотелось еще вспомнить еще вот о чем. Вчера Володя Бурмакин говорил о том событии, когда была выставка Волкова в Союзе художников, на углу улиц Гоголевской и Советской. Она, действительно, была большим событием для Ташкента. Потому что это была первая выставка во времена оттепели. Началось Мы тогда уже подружились с Дамиром Рузибаевым, на первом курсе художественного училища. Вы все его хорошо знаете. Волею случая он переехал на улицу, где мы жили. Поэтому мы общались домами очень тесно, он у нас пропадал, я у него дома пропадал. Если мы Еще мы с Дамиром ходили писать этюды в парках, это кроме того, что мы занимались в художественном училище. Нам не хватало занятий. Ходили рисовать у Комсомольского озера. Ходили лепить во Дворец пионеров. А потом приходили и показывали эти работы отцу. Он сидел обычно на терраске, похожий на сфинкса, во Между прочим, он никогда не вмешивался в систему преподавания, которая была в училище. Ну, там мы рисовали гипсы, что он вообще считал совершенно ненужным занятием, но не протестовал, что я этим занимаюсь. Понимая, что нужно пройти И отец очень любил, когда мы рисовали с натуры, чтобы мы чувствовали живую жизнь. Он говорил: «Это у тебя удачно получилось, а это — нет. А вот этюды, смотри, ты „в отношения“ попал. Ты пойми и исходи из этого куска и пытайся дальше так же строить вещь». Он никогда не навязывал определенную систему видения. Считал, что человек должен видеть мир своими глазами. И должен учиться, увидев
И когда была эта выставка, это был, Но отец был сильной личностью, он не сдавался. Я думаю, что для него, конечно, очень важно было общение с природой. Поскольку он, И я бы сказал, что все его творчество действительно очень сложно. Поэтому был период, когда его ругали за ранние вещи, но вроде поддерживали за более поздние, более реалистические. Потом наступили И вот теперь наступает момент, когда вдруг люди вспомнили и Так что я думаю, что выставка, которая будет в Москве, будет новым открытием Волкова. Ведь уже выросло поколение, которое не видело его работ. Потому что его персональная была в 1967 году, затем — в 1986 в Музее Востока, не такая большая. И Еще я хотел бы вернуться к разговору о том, как мы занимались и приходили к отцу за советами. Когда была его выставка, Дамир, который бывал в нашем доме, пришел и сказал: «Александр Николаевич, можно я буду копировать Ваш „Автопортрет“?» Он говорит: «Ну, копируй, я не возражаю». И Дамир с мольбертом пришел в Союз художников и стал рисовать «Автопортрет» Александра Николаевича. Что, конечно, вызвало, страшное недоумение и художников и, тем более, у педагогов. Правда, наш педагог Мартаков, у которого мы учились, ученик отца, — всегда к нему относился замечательно, никогда этого не скрывал. И на этом обсуждении очень ярко выступал в его защиту. И когда отца сравнивали с Пикассо, он говорил: «Ну, Пикассо в живописи далеко до Волкова. Если бы он так же чувствовал цвет
». Он тоже отнесся положительно к работе Дамира, но для многих это было странно. И вот как в жизни бывает, прошло 50 лет и Дамир сделал сейчас памятный знак, портрет отца, Я думаю, что портрет вот того периода он и копировал. И, может быть, на подсознательном уровне Тахташ Р.Х.: Саша, Александр Николаевич мне рассказывал: «Когда я был еще молодой, я бродил по всей Средней Азии. А вот сейчас я сижу у терраски, вижу вот тополь и мне сейчас достаточно тополя » * * * Вопрос: «Образовалась целая династия художников Волковых. В фильме мелькнул кадр: Дворец пионеров, студия. На моей памяти, ею руководила тоже Волкова. Это не из вашей семьи?» Волков А. А.: «Нет. Но я должен сказать, что было время, когда тоже отец вёл эту студию, это было раньше, в 1945–46 годах. И я ходил туда. А та Волкова — даже не родственница. И она вела ее уже в середине Тахташ Р.Х.: «Александр Николаевич был первым директором Государственного Музея искусств во дворце князя, после революции». Кодзаева Л.М.: « Жена князя водила экскурсии по своему, тогда еще частному, дому и показывала, так сказать, приобретения семьи. А после советской национализации первым директором был Волков» . * * * А. А. Волков познакомил гостей выставки с работами и своими, и сына, Андрея Волкова. * * * Кодзаева Л. . М.: «Саша, расскажи о бригаде Волкова.» Волков А.А.: «Многие, кто изучал творчество отца, знают, что была творческая бригада Волкова, вокруг которой группировались художники» Тахташ Р.Х.: «Саша, он же был первым председателем живописной секции » Волков А.А.: "Да, да. Ну, я сейчас официальные вещи опускаю. Бригада была из таких художников, как Тансыкбаев, Подковыров, Карахан, Щеголев, Атаманов, Хамдами, Музаффаров. И Устименко у них был как бы идеологом- журналистом. Бригадой они не только активно писали картины, но и вместе ходили по окрестностям, когда искали И как все говорили, мама была душой компании. Мало того, она очень часто пыталась смягчить отца. Дело в том, что, как человек ранимый и деликатный, она иногда страдала Еще в 1946 году отец писал портрет Урала Тансыкбаева, который находится в ташкентском музее, насколько я знаю, хотя на этой выставке его нет. У Урала Я помню такой момент, в начале войны, когда Уфимцев говорил: «Волкову паек не давать, он не достоин пайка». Сейчас у него в мемуарах они там Я обо всех обстоятельствах, кстати, написал в своих воспоминаниях, так что это будет опубликовано. Тансыкбаев стал ездить в Москву, получать заказы на ВДНХ расписывать всякие задники. И в то время начал писать такие холодные пейзажи, которые я не люблю до сих пор. Это уже был не тот Тансыкбаев, которым он был, когда работал рядом с отцом, — великолепным пейзажистом. Автором тех вещей, которые находятся в Каракалпакском музее, в Музее Востока. «Капланбекские степи» -это удивительные по чувству жизни, цвету. Он ведь Но при этом, я вам скажу, было два таких факта. В И у меня была на улице случайная встреча с Уралом Тансыкбаевым, удивительная встреча в Москве. Я жил с ним в одном и том же доме, в гостинице Узбекского постпредства, и мы встретились, он меня узнал. Он уже летел в аэропорт, не было такси, я помог ему с чемоданами и мы договорились, что в следующий приезд мы устроим встречу. Я почему это хочу сказать, потому что о некоторых фактах жизни отца я могу словами Тансыкбаева рассказать. Это была удивительно теплый вечер. Пришел Валерий, мы с супругой, Урал с женой. И это была такая встреча, когда все вопросы снялись. А Урал готовился к своей персональной выставке и поехал в Нукус отбирать работы. Все вещи оказались у Игоря Витальевича Савицкого. Тогда он много вспоминал о взаимоотношениях с отцом. Они его, конечно, считали лидером и мэтром во всем. Он говорил: "Александр Николаевич был очень непредсказуемый человек. Вот мы идем в горы бригадой, доходим до Ходжикента, устали, заходим в чайхану, О костюме отца в Или он пригласил студентов художественного училища на этюды. Он хотел, чтобы это было как в жизни. «Так, сушите сухари. Никаких этюдников, никаких красок. Собираемся и идем». И вот они выходят и идут, ночуют в Ходжикенте. А на следующий день идут в сторону Чимгана, поднимаются на Песочный перевал. Он их так подводит, чтобы они вышли на перевал в момент восхода солнца. Восходит солнце и они стоят, смотрят. Потом он говорит: «А теперь пошли домой!» И два дня домой. Волков говорит: «Так, две недели сидите дома и пишите, что вы запомнили, свои впечатления». И потом они приносили свои работы и возникал разговор о живописи, еще о * * * Вопрос: «Я наслышан, что у Волкова была такая неординарная внешность, он выделялся одеждой. В этом проявлялась его любовь к истории костюма или его имидж или жажда быть кутюрье?» Волков А.А.: "На эту тему существует много легенд, которые я слышал от разных людей. Нужно понимать, что Волков в 1916–17 годах бывал в Питере, в Киеве, когда возникало движение футуристов, Это носилось в воздухе, а Волков был антибуржуазным человеком, поэтому кутюрье он никогда не мог стать. Это сложилось В Ташкенте в годы нашего детства был удивительный мир коллективной жизни во дворах, когда соседи хорошо друг друга знали, когда все ходили друг к другу в гости, дети бегали вместе, росли одной стаей И было удивительное отношение к отцу и к матери. К ним соседи относились с трепетом, потому что в то время к учительнице в школе или инженеру люди относились с большим уважением. Хотя они получали зарплату очень маленькую. Тогда же, если у тебя дома одна табуретка, людей это не волновало, они понимали, что ты человек знающий и как бы другого уровня отношения к жизни Мы жили в довольно стесненных условиях. А у отца был довольно аскетичный подход, он кончил кадетский корпус, кстати, выправка у него осталась на всю жизнь, стиль военный он любил. И эта футуристическая жизнь как то повлияла на создание такого образа. Для него он был очень естественен. Его облик, его характер, его манера двигаться — все складывалось. Волков был всегда один и тот же, и на людях, и дома, и в живописи. Имидж это или это личность- вопрос это очень сложный. Я могу признаться, что в детстве я иногда стеснялся, когда отец, например, приходил Такой он был человек. И в то же время он был очень открытый. Отец сохранил свой облик до конца своих дней. Ходил всегда в штиблетах, полуботинки не признавал. Шил себе сам шапки и девушки, которые ко мне приходили, хвалили их. А он очень любил девушек, которые в гости ко мне приходили, подзывать и начинал с ними разговаривать Отец никогда не собирал никаких восточных тканей. Его связывают с народным искусством и это действительно так. Но при этом никакой восточной коллекции
Он себя не окружал никаким восточным антуражем — ему это было не нужно. Ему нужно было, чтобы рядом его мир был, его живопись. И только те работы, которые на мольберте и Тогда искусство было рядом — из этих тарелок ели, на этих сюзане сидели, жили. Оно не было предметом роскоши. Помню, мы с Дамиром прекрасную керамику в Маргилане приобрели за 3 копейки. Ее обычно и покупали на свадьбы, на то на се, били и покупали снова, она была дешевая. И были удивительно красивые вещи. Конечно, потом появились мастера, которых стали поддерживать и так далее. Но мне кажется, что Вообще, никакие проблемы, связанные с бытом, отца не касались. Он никогда не варил, он даже не знал, в каком я классе учусь. Это мой брат меня в школу отводил; выгнали меня из школы, не выгнали — этого он ничего не знал. В училище — тоже. Отец сказал: «Иди к Мартакову, он тебя научит. Слушайся его». Но при этом обо всех проблемах, которые нас волновали, мы очень много разговаривали и спорили. И отец иногда говорил: «Ты это поймешь через 10 лет. А вот это через 20». И проходит 20 лет, и я вдруг вспоминаю тот разговор и его позицию. И я знаю, что он был прав, но я должен был дожить до этого. Он знал, что |